Грехи мои (наши) тяжкие. Сергей крутилин - грехи наши тяжкие Цель оправдывает средства

12. Ибо преступления наши многочисленны пред Тобою, и грехи наши свидетельствуют против нас; ибо преступления наши с нами, и беззакония наши мы знаем. 13. Мы изменили и солгали пред Господом, и отступили от Бога нашего; говорили клевету и измену, зачинали и рождали из сердца

Прости нам грехи наши, ибо мы прощаем всякому должнику нашему» (Лук. 11:4)

Прости нам грехи наши, ибо мы прощаем всякому должнику нашему» (Лук. 11:4) Иисус учил нас, что мы можем ожидать прощения от Бога только тогда, когда сами прощаем другим. Любовь есть сила, привлекающая нас к Нему; коснувшись нашего сердца, любовь должна возбудить в нас любовь к

ГРЕХИ ОСОБО ТЯЖКИЕ И БОГОПРОТИВНЫЕ

ГРЕХИ ОСОБО ТЯЖКИЕ И БОГОПРОТИВНЫЕ грехи смертные:ГордостьСребролюбиеПрелюбодеяниеЗавистьЧревоугодиеГневУныниегрехи хулы на Духа Святого:Отчаяние - чувство, отрицающее в Боге отеческую благость и доводящее до самоубийства.Упорство в неверии, отрицание любых

"Чрезмерно часто стирала белье; ходила сама и водила детей в театры; похотно жила с мужем, допускала плотские удовольствия" - длинные перечни женских грехов можно обнаружить и в многочисленных брошюрах "Лекарство от греха", и в интернете. Появились даже специальные компьютерные программы для подготовки к исповеди - отвечаешь на вопросы и получаешь распечатку собственных грехов. Но, как говорят богословы, подобная практика зачастую вводит людей в заблуждение.

Цель оправдывает средства?

Что же такое грех? На первый взгляд ответ прост - нарушение божественных заповедей. Однако жизнь показывает, что все гораздо сложнее.

Сказано - "не убий". Однако и христиане, и мусульмане, и иудеи при некоторых обстоятельствах допускают убийство на войне или при защите чужой жизни.

Сказано - "не лги". Праотец Авраам, попав на территорию фараона, испугался, что его убьют, чтобы отнять для властителя красавицу-жену Сару (так в Египте тогда было принято), и сказал, что она его сестра. Всевышний наказал фараона за попытку присвоить чужое, Авраам же на упреки фараона во лжи ответил - думал, мол, что законов тут никаких не соблюдают, поэтому и назвал жену сестрою. И потом поступил так же с другим библейским персонажем - Авимелехом. Комментатор Торы, главный раввин Британской империи Ионатан Сакс никакого греха в этом не видит - человек обязан верить в Бога, но, не рассчитывая на Его вмешательство, сделать все для спасения своей жизни. Профессор Московской духовной академии Алексей Осипов также не видит греха в поступке праотца: "Надо оценивать мотив. Авраам не преследовал цели специально навредить кому-то, ни фараону, ни Авимелеху. Важен мотив, а он не был злым".

То же самое и в исламе, где важен не только сам поступок, но и его цель.

Иисус Христос кнутом изгонял торговцев из храма и, надо полагать гневался при этом, - предполагает профессор Осипов. - Мать, отбирающая срамные картинки у сына-подростка, тоже испытывает гнев. Гнев любви. Гнев - естественное состояние человека. В разных ситуациях он может стать грехом, а может - и благом.

"Черные" списки

Процитированный в самом начале перечень "женских грехов" может показаться шуткой. В подобных сборниках есть еще немало того, над чем можно посмеяться: "Нежила плоть душем и ванной". Где это, интересно, сказано, что мыться не надо? Осипов считает, что грех - это то, что приносит вред, ранит, носит противоестественный характер: "Православный должен есть, пить, спать, мыться, заботиться о своем здоровье - "никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее" (Еф. 5. 29). Другое дело, что нельзя в такой заботе видеть смысл жизни. Ничего плохо нет во вкусной еде. Грех начинается, когда хочешь есть лишь "соловьиные язычки" и запивать "птичьим молоком".

И все же в Московском Патриархате говорят, что "Лекарство от греха", "Список женских грехов" и другие подобные "памятки" появились в годы советского богоборческого режима, когда ощущалась острая нехватка религиозной литературы и люди переписывали те немногочисленные пособия, что были тогда доступны, и создавали свои. Естественно, такие "книги" миновали церковную цензуру. И, как это водится при "самиздате", каждый переписчик, а чаще, судя по всему, переписчица добавляли что-то свое, сообразуясь с собственным опытом духовной жизни и не всегда высоким уровнем церковной культуры. Так считает заведующий службой коммуникации отдела внешних церковных связей священник Михаил Прокопенко. А профессор Осипов добавляет, что жизнь подобным спискам грехов дают и не обладающие необходимым духовным опытом лжедуховники, лжестарцы, коих развелось немало.

О "единомыслии телес"

Как явствует из такого рода "пособий", особый и явно нездоровый интерес авторы обычно проявляют к сексуальной жизни кающихся.

На самом деле, влечение мужчины к женщине - явление нормальное, - говорит Осипов, - и ограничено оно лишь брачными узами. Более того, нигде нет указаний, что интимные отношения допустимы лишь для рождения детей и должны прекращаться, если женщина не может родить.

Такого же мнения придерживается и отец Михаил:

Отвечая на вопрос, являются ли грехом близкие отношения людей "в чистом виде", нужно помнить: таких отношений "в чистом виде" не бывает. Есть сферы жизни, которые Церковь не считает нужным детально регламентировать и оставляет на усмотрение христианской совести людей. В частности, интимные отношения супругов. Совершенно недопустимыми являются супружеская измена и близкие отношения вне брака. А что касается отношений мужа и жены, то их радость друг о друге, "единомыслие душ и телес", как говорится в одной из молитв, читаемых на венчании, является естественным следствием христианского брака. Однако тут стоит напомнить о двух обстоятельствах. Первое: Бог разделил людей на мужчин и женщин, чтобы они соединялись в любви, а также могли участвовать в сотворении новой жизни человека - венца Божия творения. Праведно ли растратить эти дары исключительно на угождение эгоистичным сиюминутным удовольствиям, пусть даже и в контексте семьи? И второе: христианская семья - это церковь малая, создаваемая по образу Церкви Христовой. "Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь", - говорит апостол Павел (Еф. 5. 25). Так вот, должно ли быть в таких высоких отношениях место сугубо плотскому эгоизму и затмевающему все влечению к удовольствию любой ценой?

Отметим, что в исламе и иудаизме точно так же, как и в православии, грехом считаются сексуальные отношения вне брака, в том числе и рукоблудие. И точно так же рождение ребенка не считается единственной целью интимных отношений супругов.

Но списки грехов куда обширнее. Однако формализация нравственной жизни, сведение грехов в какой-то специальный список, по словам отца Михаила, вообще чуждо православию:

Внутренняя жизнь человека определяется единой целью - обретением единства с Богом, которое разрушается грехом. Если забыть об этой цели, то заповеди превращаются в набор бессмысленных ограничений. Вообще, формализм - вещь недопустимая в отношениях с Богом. Человек в самой глубине своего существа понимает, что грешит. Ему не списки подсказывают, а совесть, упреки близких людей, обстоятельства жизни.

В одиночку не спастись

И православные, и иудеи, и мусульмане должны каяться в своих грехах.

Православные допускаются к Таинству покаяния (исповеди), как правило, с 7 лет. Священник Михаил Прокопенко подчеркивает:

Во время исповеди недопустимы три вещи: оправдываться, обвинять других и утаивать свои грехи. Часто спрашивают - зачем каяться в церкви, ведь Господь и так все видит. Да, Господь все видит, однако именно в Церкви верующий получает благодать Божию, Его помощь в борьбе с грехом. Справиться с грехом самому без этой помощи невозможно - слаб человек. Это все равно как пытаться вытащить себя за волосы из болота. И надо помнить, что вне Церкви, вне общества верующих, в одиночку спасаться невозможно - сосредоточившись лишь на своих грехах и своем личном совершенстве, человек неизбежно впадает в грех гордыни. Сам мотив его духовной жизни становится скверным.

Заместитель председателя Отдела внешних церковных связей протоиерей Всеволод Чаплин неоднократно возмущался тем, что прихожане приносят священникам списки своих грехов. Но дело не только в форме покаяния, а в том, что на следующей неделе священнику приносят точно такой же список, и так не раз, и не два. Смысл же покаяния не в том, чтобы получить в храме "отпущение" за проступок и поскорее сделать его снова, а в недопущении греха вновь, в борьбе с ним.

"В иудаизме грех, совершенный против человека, считается более тяжким, чем грех против Бога, - говорит руководитель департамента общественных связей Федерации Еврейских общин России Борух Горин. - Воровство, обман - хуже, чем нарушение святости Субботы. В Йом-Кипур (Судный день) Бог готов принять наше раскаянье в грехах по отношению к Нему. А прежде чем каяться за грехи перед людьми, надо постараться загладить причиненный ущерб. И даже если загладил, грех против людей все равно осуждается".

По словам первого заместителя муфтия Татарстана Валиуллы хазрата Якупова, в исламе для покаяния существуют специальные молитвы. Но прежде всего мусульманин обязан сожалеть о совершенном, прекратить грешить.

Главные греховные страсти в православии

1. Чревоугодничество

3. Сребролюбие

5. Печаль (связана с утратой чего-либо, предмета или служебного положения)

6. Уныние (Общая потеря духовной энергии и жизненного тонуса. Крайней степенью уныния считается отчаяние и попытка суицида)

7. Тщеславие

8. Гордыня

Большие грехи в исламе

1. Куфр (неверие)

2. Убийство

3. Обвинение в прелюбодеянии невиновного

4. Дезертирство с фронта во время войны в защиту ислама

5. Ростовщичество

6. Использование денег детей-сирот в личных целях

7. Совершение большого греха в главной мечети

8. Причинение страданий родителям

Тягчайшие грехи в иудаизме

1. Убийство

2. Прелюбодеяние

3. Идолопоклонство

http://www.izvestia.ru/weekend/article3101413/

Евгений Лукин

Грехи наши тяжкие (сборник)

© Е.Ю. Лукин, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Грехи наши тяжкие

Вся рожа наруже.

В.И. Даль

Погожим майским утром в редакции культуры муниципального телевидения прозвучал телефонный звонок. Мстислав Оборышев снял трубку.

– Надо же! – не преминул съязвить ядовитый Оборышев. – Кого к нам только не заносит… И как мне с ним поступить?

– Н-ну… не знаю, – замялся Авенир, что вообще-то было ему не свойственно. – Выслушай… а там сам решай… Может, в курьёзы воткнёшь…

Похоже, несмотря на неусыпную бдительность железной Аси, в здание проник некто неадекватный. А по давней и тем не менее отвратительной традиции принято было сплавлять таковых либо в редакцию культуры, либо в редакцию науки. Это, конечно, в случае тихого помешательства. В случае буйного приглашали охранников.

Вскоре послышался деликатный стук в дверь.

– Войдите.

Вошёл незнакомец, при первом взгляде на которого Мстиша чуть отстранился и брезгливо прищурился. Красивые мужчины вызывали в нём не меньшее омерзение, чем умные женщины. И то, и другое в понимании Оборышева являлось верхом неприличия.

Так вот, вошедший был неприлично хорош собой.

– Присаживайтесь, – справившись с неприязнью, проскрипел Мстиша. – И представьтесь заодно.

Тот поблагодарил и сел. Красавец. Хорошо хоть не красавчик – черты лица крупные, мужественные. Другая подробность, отчасти обелявшая пришельца в глазах Оборышева, – на диво небрежный прикид. Чувствовалось, что одёжку свою посетитель приобретал давно и явно не в бутиках.

– Вожделея, – сказал он.

Мстиша приподнял брови.

– Чего-чего делая?

– Вожделея, – виновато повторил тот. – Это моя фамилия. Егор Трофимович Вожделея. Вот… – Он достал и раскрыл паспорт.

Оборышев бросил беглый взгляд и вдруг, заинтересовавшись, взял документ в руки. Лицо на фото было то же самое, но отталкивающе безобразное. Надо полагать, Егор Трофимович расплачивался за свою вызывающую красоту полным отсутствием фотогеничности. Вспомнились строки Достоевского: «Фотографические снимки чрезвычайно редко выходят похожими, и это понятно: сам оригинал, то есть каждый из нас, чрезвычайно редко бывает похож на себя».

– Так что вы мне хотели сообщить, Егор Трофимович? – спросил Мстиша, возвращая паспорт владельцу.

– Мне надо выступить на телевидении, – сказал тот.

– По какому поводу?

– По поводу того, что со мной случилось… Это очень важно, поверьте…

– Верю. – Мстиша кивнул. – И что же с вами случилось?

– Вчера ночью, – известил пришелец, – мне был голос…

«Охрану, что ли, сразу вызвать? – вяло прикинул Мстиша. – Да нет, пожалуй, не стоит… Вроде смирный…»

– И по этому поводу вы хотите…

– Это не так просто, как вам кажется, – с сожалением глядя на помешавшегося красавца, заметил Мстиша. – Вот вы говорите, голос. Чей голос?

– Н-ну… я полагаю… – Посетитель с трепетом взглянул в потолок, отчего стал ещё прекраснее.

– Вы верующий?

– Да, – истово сказал он. – С сегодняшнего дня. Точнее, со вчерашней ночи…

– И сразу направились к нам?

– Н-ну… как видите…

– А у батюшки были?

– Логично было бы обратиться к специалисту… А вы сразу на телевидение. Что Он вам сказал, если не секрет? Открыл истину?

– Ну, в общем… Да. Открыл.

– И велел поведать её остальным? Урби, так сказать, эт орби? Градам и весям…

– Да. Велел.

– Ну и, естественно, – уже с откровенной скукой продолжал Мстиша, – именно вам предстоит стать во главе нового учения…

Оборышев моргнул.

– Как «нет»? – не поверил он.

– Так «нет». Просто сообщить – и всё…

Мстиша озадаченно потёр ладонью подбородок.

– Хорошо! Вы можете в двух словах изложить сейчас эту вашу истину?

– Конечно. Он сказал… – Прекрасные глаза пришельца слегка затуманились. – Отныне…

– Простите, – уточнил въедливый Мстиша. – Отныне – это когда?

– Ну… с того момента, как человек услышит от кого-нибудь… узнает…

– Понял. Извините, что перебил. Продолжайте.

– Отныне, – провозгласил новоявленный пророк, – телесная красота будет соответствовать красоте духовной…

Мстиша Оборышев приоткрыл рот и медленно откинулся в потёртом своём полукресле, влюблённо глядя на посетителя. Ка-кая прелесть!

– А дайте-ка ещё раз паспорт!

Взял, раскрыл, вновь сличил лицо с фотографией.

– Таким я был несколько лет назад… – вроде бы застеснявшись, пояснил Егор Трофимович. – И вчера ещё был…

– К батюшке! – решительно сказал Мстиша и встал. – К батюшке, к батюшке, к батюшке! Всё настолько серьёзно, что без благословения иерархов я просто не имею права… Вот ваш паспорт, давайте пропуск, сейчас я его подпишу… А сами – срочно в церковь! Слышите? Срочно! Чем быстрее вы это сделаете, тем быстрее мы с вами выйдем в эфир…

– Да, но…

– Никаких «но», Егор Трофимович, никаких «но»! Жду вас с благословением от наших пастырей…

Мягко, но опять-таки решительно выставив обескураженного красавца за дверь, Мстиша выждал секунд двадцать и снял трубку.

– Ася?.. Это Оборышев. Редакция культуры… Знаю, что знаешь!.. Вожделею Егора Трофимовича… Это фамилия! Так вот, Вожделею Егора Трофимовича (он сейчас выйдет) больше на территорию не пускать! Ни при каких обстоятельствах! И сменщицам тоже передай… Вожделея Егор Трофимович. Вож-де-ле-я… Записала? Ну и славно…

Отдуваясь, бросил трубку, достал сигареты. Двинулся к двери (курить полагалось только снаружи, у чёрного хода), глянул мельком в зеркало – и чуть не споткнулся. Не веря глазам, подошёл поближе, всмотрелся. Вроде бы черты лица остались прежними, но… Нет, красавцем себя Мстиша никогда не считал. Да и никто его таковым не считал! Однако более гнусного отражения Оборышеву видеть ещё не доводилось.

Минуту, не меньше, он цепенел, глядя в собственные нагловато-вручие глаза, затем уронил курительные принадлежности и снова кинулся к телефону.

– Ася?.. Ещё не выходил Вожделея?.. Нет?! Всё отменяется, Ася! Верни его! Слышишь? Верни!

– Вызывали? – Надменная статная Акулина Истомина вторглась в кабинет Авенира Аркадьича без стука. Впрочем, подобным образом она вторгалась в любой кабинет, разве что за исключением председательского.

Поступью топ-модели, с презрительным видом вихляя челюстью, плечами и бёдрами, приблизилась к столу, затем вскинула глаза – и приостановилась, слегка озадаченная.

– Сколько ж вы вчера выпили? – недоверчиво спросила она.

Мужчины (в кабинете их было двое) судорожно сглотнули и переглянулись. Ну ладно, скукоженное личико Авенира Аркадьича и раньше состояло большей частью из морщин, в которых, казалось, гнездились все пороки мира, но вот Оборышев… Пару секунд Акулина зачарованно вникала в странно исказившиеся черты своего давнего друга и любовника, потом, словно бы в поисках эталона, перевела взгляд на висящий позади стола портрет.

По сравнению с коллегами Президент показался ей душкой.

– Тут, собственно… – промямлил наконец Авенир и беспомощно обернулся к Оборышеву. – Мстиша…

Тот шумно выдохнул и с силой отёр ладонью лицо, отчего оно, впрочем, ничуть не похорошело.

– Значит, так, – решительно сказал он. – Псих пришёл. Вот думаем, не воткнуть ли его в «загранку»…

– Ну и втыкайте. Я-то при чём?

– Посоветоваться хотели…

– Прости, не поняла. Что за псих?

– Боговидец, – напряжённо пояснил Оборышев. – Точнее, богослышец. Утверждает, что с сегодняшнего числа внешность человека будет соответствовать его моральному облику…

При этих словах оба мужчины так и впились глазами в Акулину. Известие, однако, особого впечатления не произвело – скорчила пренебрежительную гримасу, вскинула плечи.

– Нет, господа, вы точно вчера перебрали! Какое я имею отношение к вашим психам?

– Что посоветуешь?

– Похмелиться, блин!

Мужчины сглотнули вновь. Было уже ясно, что гримаса, исковеркавшая черты надменной Акулины, останется с ней навсегда. Равно как и окривевшие плечи.

Узнав, что его собираются воткнуть именно в курьёзы (официально рубрика называлась «За гранью культуры»), Егор Трофимович Вожделея нисколько не обиделся.

– Это всё равно, – кротко молвил он. – Главное, чтобы услышали.

Справедливо рассудив, что терять ему уже нечего, краткую беседу с божьим человеком провёл перед камерой сам Мстислав Оборышев. Вопросы в основном задавал натужно-игривые, внутренне обмирая при мысли о том, как он с нынешней своей рожей будет смотреться на экране.

Сергей Крутилин

Грехи наши тяжкие

Часть первая

За спиной слышалась музыка. Играл все тот же духовой оркестр, что и на демонстрации. Ветер, грачиный гамор, шум праздничной толпы - все это заглушало звучание оркестра. До слуха Варгина доносилось только посвистывание кларнета да глухие удары барабана. Тихон Иванович шел, прислушиваясь к этим ударам, и ему вспоминалось давнее, когда он - рядовой второго года службы - молодой, подтянутый, вместе со своим отделением, - такой же усталой и расслабленной походкой шагал с первомайского парада на Октябрьской площади. Дул свежий ветер с Невы, и вот так же Тихон улавливал не всю музыку полкового оркестра, а лишь удары барабана, которые передавались словно бы по земле. Мир казался ясным, ласковым; хорошо думалось о будущем.

Варгин подтянулся, подобрал свое рано погрузневшее тело, зашагал быстрее, высоко, как на параде, поднимая ноги. Майское солнце пригревало вовсю. Тихон Иванович расстегнул пальто. Полы от скорой ходьбы разметались в стороны. На Варгине был выходной костюм с орденами и медалями, которые при скором шаге позванивали.

И все это: и глухие удары барабана, и гомон птиц, и дозванивание орденов и медалей - радовало Варгина, и он шагал легко, как в молодости. Во всем облике Тихона Ивановича было довольство собой, тем, что достигнуто в жизни. «Такое состояние у нашего брата, занятого человека, бывает редко», - подумал Варгин. Тихон Иванович старался припомнить, когда такое же настроение было у него в последний раз - и не мог. Не до того - времени нет. Завтра, а может, и того раньше, через час-другой, позвонит доярка: так и так, Тихон Иванович! Отключили электричество на ферме, нет воды. И Варгин снимет с себя этот выходной костюм с орденами на лацкане, спрячет под койку модные голландские ботинки, которые на нем, наденет свой заштатный пиджачишко с вытертыми локтями, напялит телогрейку, сунет ноги в резиновые сапоги - и был таков. Он отправится на ферму. А с фермы поедет в поле, потом заглянет в мастерскую - узнать, как идет ремонт. Его захватят заботы, тревоги, думы о прорехах в хозяйстве, короче - дела: как бы прокормить скотинку, достать шиферу на новый коровник, вовремя подвезти аммиачную воду для подкормки озимых.

«А сегодня никаких дел!» - решил Тихон Иванович. Сегодня праздник, и он, Варгин, выключен из суеты. Или он не имеет права отдохнуть?

Ведь это - день его торжества.

Тихон Иванович словно бы плыл по широкой улице городка, и улица, по которой ездил на машине, казалась ему узкой: так он весь распушился.

Думалось: ох, долг путь от обвалившегося сталинградского окопа до трибуны, где стоял сегодня. Сколько надо было на своем веку пережить всего, чтобы тебя возвысили над людьми. Мало того - возвысили, но и попросили выступить, рассказать об успехах сельского хозяйства.

Варгин понимал, что это сделала Долгачева.

«Но доверие ко мне не объявилось сразу, в первый же день, как только в район секретарем райкома пришла Екатерина Алексеевна, - подумал Варгин. - Сколько было поначалу стычек, недомолвок, тайных обид. А теперь, видимо, и Долгачева поняла, что в районе лучше Варгина председателя нет».

Признаться, Тихона Ивановича не очень-то беспокоила мысль о том, имеет ли он право героем стоять на трибуне. Ну, может, не героем, решил он, но все же в окружении Долгачевой. Ведь Екатерина Алексеевна не случайно поставила его рядом.

Варгин не сомневался в своем праве. Это право - стоять перед всеми на виду - никто так глубоко не выстрадал. Сколько зим он провел в окопах?! Одна зима в Сталинграде чего стоит. Всю зиму сорок второго - сорок третьего годов Варгин спал, не раздеваясь, где попало, согнувшись в три погибели. Порой казалось, что он и разговаривать-то разучился, - настолько глубоко засела в нем привычка к молчаливому высматриванию врага.

Варгин на войне был снайпером. А снайперу мало стрелять метко - снайпером надо родиться. Главное его достоинство - выдержка. Он должен всегда помнить об одном: враг так же охотится за тобой, как ты за ним. Если ты выбрал цель, то не спеши, осмотрись хорошенько, а потом уже стреляй. Вот мелькнула в развалинах каска немца. Мелькнула - и тут же пропала. Ждешь ее, ждешь - все жданки проглядишь. Бог знает, чего только не передумаешь, пока поджидаешь фашиста, стоя где-нибудь в окопном проеме, заложенном кирпичом. И свою жизнь всю передумаешь, и родных, оставшихся под немцем, вспомнишь, и о жизни врага, которого высматриваешь, подумаешь. Он был бы неплохим охотником - терпение у него было. Но так уж сложилась жизнь, что занимался он «охотой» на людей. Тихон Иванович высматривал, чтобы немец был повыше в звании. Что толку убить рядового, изможденного окопным сидением солдата? Иное дело - разведать штаб, скрытый в подвале дома, куда ходят только офицеры. Разведать - и каждый день донимать фашистов. Глядишь, во избежание потерь, немцы перенесли штаб в новое место.

Но о его прошлом знают немногие, а то, что он стоит на трибуне, рядом с Долгачевой, видят все и думают, мол, мы-то знаем Тихона, наш брат.

И это правда: Варгин не учен шибко-то. У него родителей было много детей, нельзя всех выучить. Да и понятие об учебе тогда было другое: походил четыре года в сельскую школу - значит, учен - уступай другому место за партой.

В войну, когда принимали в партию, тоже не очень-то допытывались, учен ли Варгин. Главное было другое - метко ли стреляешь, сколько убил фашистов? В анкете он написал: «Образование - неполное среднее».

Учила не школа, а сама жизнь.

Учила, что надо быть смекалистым, изворотливым, напористым. И Тихон Иванович был таким. После демобилизации, когда его определили зоотехником в Туренинский совхоз, у него, по сути, не было никакого специального образования, кроме терпения. Однако спустя пять лет он все тем же терпением собрал в совхозе такое стало, равного которому не было во всем районе - ни по красоте коров, ни по надою. Его выдвинули - послали учиться на курсы зоотехников. Курсы были приравнены к техникуму.

И с той поры Варгин всюду в анкетах писал: «Образование - среднезоотехническое».

Тихона Ивановича беспокоила мысль, что в речи на площади он не сказал о главном - о животноводческом комплексе. Не сказал, что вскоре, когда вступит в строй животноводческий комплекс, в его хозяйстве будет более двух тысяч коров.

Варгин, конечно, думал сказать про коров и надои, но увидел площадь, заполненную народом, и решил не говорить про это. Среди ярко разодетых демонстрантов не было колхозников, а рабочим коммунальных предприятий города и учащимся слушать про колхоз неинтересно. Они перешептывались, толкали друг друга, размахивали ветками с бумажными цветами на них.